Первая симфония фа минор
Last updated
Was this helpful?
Last updated
Was this helpful?
Уже в своей первой симфонии юный Шостакович продемонстрировал незаурядный талант и вдохновение. Ниже рассмотрим философию этой симфонии и основные художественные и выразительные моменты всех четырёх частей Первой симфонии Шостаковича.
Как и юный Пушкин, Шостакович тоже продемонстрировал незаурядное мастерство и творческую силу ещё будучи студиозусом. Молодой композитор обучался в Петроградской консерватории — старейшем высшем музыкальном заведении России — куда Шостакович поступает в четырнадцатилетнем возрасте.
Разница с Царскосельским периодом Пушкина и консерваторскими годами Шостаковича разве что в разных житейских обстоятельствах их учёбы. Обучение Шостаковича пришлось на конец Первой мировой войны, революции 1917 года, последующей интервенции и гражданской войны. Маленький консерваторский паёк, ранняя смерть отца вынудили молодого Шостаковича работать тапёром в одном из кинотеатров Петрограда. Это была совсем не та спокойная беззаботная жизнь, которая окружала молодого Пушкина в Лицее. Шостакович к концу обучения в консерватории уже успел испытать горечь не только бытовых, но и творческих разочарований. Неудачным было его желание начать карьеру концертного пианиста-исполнителя. Он даже в припадке уныния «по-гоголевски» уничтожил многие свои рукописи.
Как у юного Пушкина был свой поэтический покровитель в лице Державина, так и у Шостаковича подобным музыкальным покровителем стал русский композитор, дирижёр, профессор Петербургской консерватории А.К. Глазунов. Это он открыл композиторский дар у молодого Дмитрия, когда тому было всего тринадцать лет, после чего Глазунов постоянно следил за его профессиональным становлением и был его наставником. Его же хлопотами состоялось и исполнение Первой симфонии молодого компониста.
Первая симфония — это дипломная экзаменационная работа девятнадцатилетнего Шостаковича по окончании композиторского отделения в 1925 году. Она была исполнена 12 мая 1926 года в Ленинграде симфоническим оркестром Ленинградской филармонии под управлением Николая Малько. Её исполнение стало большим успехом совсем ещё молодого композитора.
«Попытаюсь описать вам наши волнения в связи с исполнением Митиной симфонии. Всю зиму мы жили ожиданием этого события. Митя считал дни и часы. Наступил день концерта. Митя не спал всю ночь. В половине девятого мы приехали в филармонию. К девяти часам зал был полон. Что я почувствовала, увидев дирижера Николая Малько, готового поднять свою палочку, невозможно передать. Могу только сказать, что иногда бывает трудно пережить даже великое счастье… Все прошло блестяще — великолепный оркестр, превосходное исполнение… Но самый большой успех выпал на Митину долю. По окончании симфонии Митю вызывали ещё и ещё. Когда наш юный композитор, казавшийся совсем мальчиком, появился на эстраде, бурные восторги публики перешли в овацию…» Из воспоминаний С. В. Шостакович: (Май 1926 г.)
Поэтому известную картину Репина «Пушкин на лицейском экзамене Царском Селе 8 января 1815 года» можно отчасти считать и иллюстрацией триумфа дипломной работы молодого Шостаковича. Эту симфонию вскоре услышали и в Европе, и в Америке.
Но более интересна другая параллель между Пушкиным и Шостаковичем — не биографическая, а художественная.
Первая половина девятнадцатого века — это формирование современного русского литературного языка. Это знает каждый студиозус. И каждый студиозус знает, что огромная заслуга в этом формировании принадлежит Пушкину. Мы даже современный литературный русский язык называем пушкинским.
Действительно, в первой половине 19 века споры о вопросах языка, которые вела между собой российская пишущая братия, были повсеместными. Спросить между делом писателя о том, а знает ли он, что такое, например, родительный падеж, было в то время в порядке вещей. И Пушкин в этих дискуссиях о языке и грамматике тоже участвовал и даже временами исправлял какие-то грамматические ошибки в своих произведениях.
Из особенностей современного пушкинского русского языка можно выделить три основных момента: с одной стороны — это упрощение и опрощение литературного языка, приближение языка к живой речи и отсутствие отдельного высокого изящно-утончённого литературного стиля. То есть пушкинский литературный язык — уход от эффектности, красивости к функциональности и выразительности. С другой стороны русский литературный язык не смешивается с просторечьем, областными и народными говорами. Литературный язык становится строже фонетически, морфологически и лексически, и ему присуще грамматическое однообразие и унификация. С третьей же стороны грамматика не превращается в догму. Как писал Пушкин, «грамматика не предписывает законов языку, но изъясняет и утверждает его обычаи».
Что же касается музыки, то первая половина уже века двадцатого — это формирование уже современного русского музыкального языка. Потому что диатоника — та же самая грамматика в музыке: не предписывает законов музыки, но изъясняет и утверждает её обычаи.
Большое влияние на это формирование принадлежит именно Шостаковичу. Например, достаточно послушать хотя бы выпускников нынешних композиторских отделений — все сплошь полифонисты и любители помучить экзаменаторов тритонами.
Музыкальный язык Шостаковича по духу одинаков с пушкинским литературным языком. Один к одному. Это отвращение от высокопарности, изысканной утончённости и стремление к простоте и точности выражения чувств и мыслей. И уже в своей Первой симфонии Шостакович верен этому пушкинскому духу, когда обманывает старика Глазунова, обещая сделать начало первой части более изысканным, но в итоге всё-таки оставляет первоначальное «неблагозвучие».
«А. К.Глазунов обычно очень благожелательный на экзаменах у исполнителей и любивший часто ставить 5+, на экзаменах композиторов был строг, требователен и даже придирчив… Когда я показал Александру Константиновичу начало моей Первой симфонии (в четырехручном исполнении), он был недоволен неблагозвучными, с его точки зрения, гармониями во вступлении после начальных фраз засурдиненной трубы. Он настоял на том, чтобы я исправил это место, и предложил свой вариант гармонии. Я, конечно, не смел спорить, мои уважение и любовь к Глазунову были слишком велики, а авторитет его был непререкаемым. Но потом, уже перед исполнением симфонии в оркестре и перед печатанием партитуры, я все-таки восстановил свои гармонии, вызвав неудовольствие Александра Константиновича». Д. Шостакович «Моя alma mater», Советская музыка, 1962, №9
Поэтому, слушая произведения Шостаковича, не забывайте заглянуть в партитуры его произведений, если хотите более внимательно познакомиться с особенностями музыкального языка Шостаковича.
Скачать партитуру симфонии №1 Д. Шостаковича
По логике жизни, следовало бы ожидать, что первые произведения молодого Шостаковича должны быть данью романтизму. Хотя бы потому, что романтизм в творчестве — это обычная «детская болезнь» творческой молодости. Под «романтизмом» имеется в виду не любовная лирика, а инфантилизм и претенциозность художественного мышления, неприятие реальной жизни и придумывание какой-то своей собственной действительности. Обычно романтизм у художников с возрастом проходит, но некоторые до конца жизни так и продолжают кутаться в белый или чёрный романтический плащ.
Однако музыка молодого Шостаковича, в том числе и Первая симфония, не является романтической. Этот антиромантизм Шостаковича, конечно, можно пытаться объяснить трудными обстоятельствами его молодой жизни и ранним взрослением. Но вот у Пушкина молодость была совсем не отягощена трудностями, но он романтизмом тоже особо не страдал.
Дело тут, скорее, в природе русской классической культуры и искусства, которая по своей сути антиромантична. Например, наиболее жёстко на этот «романтизм» обрушился русский кинорежиссёр Андрей Тарковский.
«Мне захотелось сказать свое слово о романтизме. Обвинительное слово об очень западном явлении. Это какая-то странная болезнь. Когда человек становится старым, он, наверное, так относится к молодости: осуждает, стыдится себя в юности и всегда ей завидует… Романтизм — это не приукрашивание, а подмена, когда мне недостаточно самого себя, и я начинаю сам себя изобретать, изобретать мир, а не верить ему… И вот этот плащ романтический… это результат не веры в человеке, а в большей степени веры в собственное воображение… Мне кажется, романтизм в худшем смысле выражается в том, что художник наслаждается тем, что самоутверждается, утверждает себя в искусстве. И это его самоцель. Это свойство романтическое мне отвратительно. Всегда возникают какие-то претенциозные образы, художественные концепции… Претенциозность ужасная, желание утвердиться, доказать. Центром мира сделать самого себя…» Андрей Тарковский. Встать на путь. «Res Publica», 1987
Очевидно, что классика, в том числе и русская, и романтизм черпают своё вдохновение из разных источников. Если романтизм берёт своим истоком вдохновения всю такую из себя эфектную древнюю и античную мифологию — молодость человечества, то классическое искусство вдохновляется ясностью античной философии. Более того, русское классическое искусство где-то подспудно ставит своим эстетическим идеалом безыскусность Евангелия и евангельских притч. Поэтому романтизм эстетически всегда выражает себя в спецэффектах. А русская классическая эстетика даже в танце избегает эффектности итальянского или французского стиля и стремится к жизненной органичности и искренности.
Жизнь в своей искренности — тема Первой симфонии Шостаковича. Жизнь — как многослойная действительность без подмены, без претенциозности, без спецэффектов — «без искусства», как выражались в эпоху Пушкина..
«Первая симфония… сыграла важную роль в моей композиторской жизни. Симфония была хорошо встречена публикой и музыкантами и весьма прохладно — асмовскими кругами. Успех ее укрепил меня в убеждении, что мне следует всерьез заниматься композицией. В симфонии была попытка воплотить глубокое содержание, и хотя сочинение было во многом еще незрелым, в нем ценно, с моей точки зрения, именно это искреннее стремление отразить жизнь, действительность». Шостакович Д. Думы о пройденном пути. — Советская музыка. 1956, №9
Первая симфония Шостаковича состоит из четырёх частей. Общая продолжительность произведения чуть более 30 минут.
Как сказано выше, Первая симфония — это желание отразить жизнь. Первая часть симфонии это музыкальный образ жизни беззаботной, безмятежной. Той не пафосной жизни, которая видна и слышна, если, например, распахнуть окно и выглянуть на улицу, и там эта самя жизнь пахнет и шевелится.
Начинается первая часть и сама симфония вспомогательной полифонической темой в исполнении трубы с сурдиной, фагота, кларнета, как будто коты за окном прыг-прыг, скок-скок — перекликаются между собой.
Основные же две темы первой части можно назвать условно «барышня и хулиган». Основная тема маршевая, задорно-задиристая, а вторая — лирическая, в ритме вальса. Обе темы явственно отражают мужское и женское жизненные начала.
Фрагмент первой части симфонии №1 Шостаковича
Вторую часть симфонии можно озаглавить, например, как «жизнь и грёзы» или «жизнь и кинематограф». Хотя бы потому, что во второй части звучит партия «тапёра» — партия фортепиано, которое само по себе не часто используется в симфонической музыке. Эта фортепианная партия как бы аккомпанирует, как тапёр в немом кино, двум основным темам, одна из которых опять-таки мужская, а вторая лирическая женская. Большая половина второй части симфонии написаны в гротескном стиле, напоминающей всю эту искусственную выдуманную жизнь, которую показывают широкой публике в иллюзионах «фабрики грёз».
Фрагмент второй части симфонии №1 Шостаковича
Третью часть можно назвать «жизнь и судьба». Это красивая медленная часть, где полифонически соединены две темы. Первая тема, тема жизни, развивается певуче, кантабиле. А над ней рефреном постоянно повторяется — пам, па-па-пааам, пам, пам — тема судьбы. Ещё один замечательный пример, что демонстрирует главное качество полифонического таланта Шостаковича — выразительность.
Фрагмент третьей части симфонии №1 Шостаковича
И несколько раз в третьей части возникает мелодия траурного марша — вот как внезапно появившаяся похоронная процессия за окном. Эта третья часть о реализме жизни, на горизонте которой всегда присутствует смерть, если, конечно, без романтизма на жизнь смотреть.
Четвёртая часть Первой симфонии является продолжением третьей, и обе эти части у Шостаковича обычно играются без перерыва. Молодому композитору она далась тяжело. Потому что после грустной, пессимистичной и даже трагичной третьей части, очевидно, стояла задача противопоставить в четвёртой части жизнеутверждающие оптимистические мотивы. Сам по себе Шостакович трагиком не был. Но оптимизм коварен, в нём легко сфальшивить и впасть в романтический витализм — ля-ля-ля, жизнь хороша!
Последняя часть симфонии похожа на постоянное преодоление приступов разочарования и жизнеотрицания. Но это раз за разом преодоление волн пессимизма и отчаянности приводит в итоге к накапливанию жизненной энергии, жизненной отчаянности в смысле смелости, которая взрывается жизнеутверждающим коротким и очень мощным всепобеждающим финалом.
Фрагмент четвёртой части симфонии №1 Шостаковича
Такая вот философия и художественность заключена в самой первой симфонии Дмитрия Шостаковича.
2015-04-04
