Grand Cygne
Last updated
Was this helpful?
Last updated
Was this helpful?
В этом фанатском очерке-альбоме собраны и скомпилированы вместе отдельные моменты из многочисленных интервью, фоторафий и видеороликов прима-балерины Мариинского театра Ульяны Вячеславовны Лопаткиной.
Самое незамысловатое выражение любви и обожания к какому либо лицу — это такие фанатские альбомы, куда собирается вырезки из газет, фотографии и всё такое прочее на тему обожаемого лица. Вот и я сделаю эдакий маленький безыскусный фанатский мини-альбомчик об Ульяне Вячеславовне с врезками из её интервью, фотографиями и видео. Плюс, конечно, свои небольшие комментарии.
Альбом не претендует на раскрытие всех нюансов жизни и творчества балерины. Просто свой блог Ульяна Вячеславовна не ведёт. Хотя у неё есть свой сайт, но хотелось бы, конечно, и немножко текстов.
У. Лопаткина: Я люблю рассматривать альбомы со своими детскими фотографиями, люблю снимки, где сохранились моменты жизни, которые для меня очень дороги, и таким образом возвращаться в те времена. Это, конечно, удовольствие. А смотреть видеозаписи спектаклей для меня необходимость, причем болезненная. Всегда знаешь, что бы ты хотела, и, естественно, огорчаешься, если этого не видишь.
Балетный мир и критика заговорили об Ульяне в 1994 году, когда она сумела в партии Одетты-Одилии сказать своё собственное слово. «Лебединое озеро» стало настоящей премьерой Лопаткиной.
По правде говоря, антропометрический данные Ульяны Лопаткиной нельзя назвать идеальными для балерины — рост под 180 сантиметров и, в отличие от, например, Волочковой, астеническое телосложение — можно даже сказать аскетическое. С такими данными из Лопаткиной должна была разве что цапля на болоте получиться. А получился вот один из самых замечательных лебедей русского балета из колдовского «Лебединого озера».
Когда Лопаткина в образе лебедя отводит свои длинные тонкие руки и — пых, пых, пых, пых — идёт павою по сцене, то это уже даже и не образ заколдованной в лебедя девушки, а кто-то из какого-то внеземного измерения. Если одним словом попытаться определить главное в Одетте-лебеде Лопаткиной, то это слово будет «одухотворённость». И в этом отношении её неформальные титулы «божественная» и «икона русского балета» звучат не как дежурные комплименты.
У. Лопаткина: Что такое одухотворенность, о которой многие говорят, и без которой танец становится скучен? Если ты трудишься не для своей собственной славы, а для человека, сидящего в зале, если ты хочешь, чтобы сегодня он оторвался от своих бытовых проблем и хоть чуточку задумался о другом — любви, жертвенности, дружбе… Если он просто увидит на сцене такое красивое действие, что у него захватит дух, или слезы выступят на глазах, или поднимется настроение… Если артист к этому хотя бы стремится, задумывается об этом — у него может получиться.
Конечно же, как и у каждого человека, многое в характере Ульяны было заложено в детстве. Скорее всего из детства произошли её такие качества, как собранность, серьёзность, внутренняя сосредоточенность. Хотя про детство Ульяны известно не так уж много.
Тем более, что детство Ульяны, можно сказать, было коротким. Уже в девять лет она поступает в Вагановское хореографическое училище Санкт-Петербурга, где живёт в интернате, без родителей, одна, наедине с Петербургом, с которым у Ульяны так и не сложились тёплые родственные отношения.
У. Лопаткина: Сначала меня назвали Настей, но бабушка воспротивилась, и папа отыскал Ульяну.
У. Лопаткина: В четыре года мама отдала меня в танцевальный кружок. Было это в Керчи. В шесть лет я начала заниматься в балетной студии Лидии Илюшкиной — ученицы Вагановой, танцовщицы кордебалета Мариинского театра. Именно по её рекомендации приехала затем в Санкт-Петербург. В Вагановском училище первые пять лет я была в классе Галины Новицкой, затем перешла к Наталье Дудинской.
У. Лопаткина: Я ведь на самом деле не петербурженка… И мои отношения с Питером складывались сложно. Когда я приехала сюда в начале 80-х, город выглядел неприветливо. Нарастающая нищета, ветшающие здания, наводящие ужас дворы — вот мои первые нерадостные впечатления. Плюс усугубившее их детское одиночество. Все восемь лет обучения в хореографическом училище я жила в отрыве от родителей. Более светлый этап наших отношений начался с возрождения города. Им стали заниматься с любовью, и в его облике появились новые оттенки и необычные полутона. Но и сейчас красота Петербурга поражает меня неизживаемой грустью. Я не перестаю ощущать его отстраненность… Мой дом там, где люди, которых я люблю. А Питер живет своей жизнью. В нем я чувствую себя гостьей. Иногда — после поездок и гастролей — мне бывает тяжело возвращаться.
В шестнадцать лет Ульяна принимает осознанное взрослое решение креститься и стать христианкой. И это событие тоже безусловно накладывает отпечаток на её дальнейший артистический образ.
В шестнадцать лет мы с подругой решили покреститься. С момента крещения все и началось: новая точка отсчета моей жизни. Я обрела позицию, принципы, которым хотела следовать. Я постепенно набиралась жизненного опыта, — через какие-то книги, мудрых людей, которых начала встречать.
Как и положено легенде, Лопаткина окружена мифами разной степени достоверности. Например, самый такой известный миф — это о том, как Ульяна, когда была совсем молоденькой и танцевала ещё в кордебалете. Между своими выходами в спектакле она сидела за кулисами и читала книжку. Выйдет, потанцует свой номер — и опять за книжку. И книжка называлась «Жития святых».
Это, конечно, миф. Но миф, в отличие от неправды, всегда содержит в себе какой-то уровень истины, которая раскрывает не столько какой-то конкретный факт, сколько — характер того или иного лица или события. И миф о Лопаткиной, читающей жития святых в перерывах между своими номерами в спектакле, как раз раскрывает некоторые черты этой самой её творческой одухотворённости.
Не было книжки непосредственно о житиях святых. Но книжка была. И называлась она «О любви и браке» митрополита Антония Сурожского. А прочитанные в молодости книги — это совсем не то, что читанное в старости.
Вот не даром древние называли Бога Великим Геометром. А ведь наука геометрия — это и есть то, чем как раз вдохновлялись основоположники классического танца и не только танца. Классический танец можно без всяких кавычек считать разновидностью геометрии и методом структуирования пространства. Особенно, если речь идёт о петербургской вагановской школе классического танца с её строгой геометричностью, выверенностью линий и углов pas. И любая балерина, скажем прямо, в первую очередь похожа на циркуль, а уж потом на всяких лебедей.
Несмотря на то, что Ульяна на личностном уровне и Питер не сошлись, её творчество трудно представить вне петербургской «геометрической» хореографии. Да и Петербург сам по себе очень геометрический город — например по своей архитектуре. Недаром, наверное, здесь проживают два великих гения аналитической геометрии — Григорий Перельман, доказавший гипотезу Пуанкаре, и Ульяна Лопаткина с её аналитическим подходом к линиям танца. А ведь Григорий и Ульяна — это ж такая хорошая красивая пара могла получиться, не правда ли!?
У. Лопаткина: Меня считают классической балериной и таким аналитиком в работе. И я действительно часто придираюсь к себе в отношении чистоты исполнения рисунка, что если чуть-чуть где-то там расстояние от стопы до стопы недостаточно, мне самой уже не нравится.
Но геометрия — это условие необходимое для танца Лопаткиной, но недостаточное. Если бы всё дело было только в красоте линий и каллиграфии танцевальных иероглифов, то творчество Ульяны было бы всего лишь банальным перфекционизмом. Но за этими танцевальными иероглифами прячется слово, смысл, логос.
У. Лопаткина: Я бы сравнила танцевальные движения с речью. Речь, язык как средство выражения используется всеми по-разному. Он может быть утонченным, деликатным, тактичным. Может быть простым, искренним и понятным.
Так что логоса в танце Ульяны не меньше, чем геометрической красоты. Лопаткина — говорящая балерина. Причём не только в том смысле, что она своим танцем рассказывает историю. Икона русского балета очень хорошо может поговорить и рассказать обычным человеческим языком о содержании своих танцевальных образов. Что, кстати, редкий дар. Ведь мысль заложенная в танце и изречённая человеческим языком легко превращается в фальшь.
Свои «переводческие» способности Ульяна демонстрирует в фильме «Ульяна Лопаткина. Урок вариации» (Реж. Сергей Николаенко. 2007), где она в формате практических уроков рассказывает о содержании образов Раймонды, Никии и других. Здесь десятиминутный отрывок из фильма, где рассматривается образ Умирающего Лебедя. Субтитры в виде азиатских иероглифов тут совершенно случайны (мне такая копия фильма попалась), но всё равно они здесь сами по себе весьма символичны.
Классический танец требует отдачи с самого раннего детства. Правда классический балет и вернёт многое. Так состоявшиеся балерины на физиологическом уровне на лет 10—15 моложе одногодок. Это также и умение держать форму, апломб и в старости.
У. Лопаткина: Да, балет — это тяжелый труд. Ради чего? Если подвижники носили вериги ради Бога, то, получается, балерина истязает себя ради собственной формы? Еще говорят, что балетная школа — это концлагерь, в котором у девочек нет никакой личной жизни. А какая может быть личная жизнь у девочек? Самое главное дело их еще маленькой жизни — это учиться. Конечно, кого-то приводят родители для удовлетворения собственных амбиций. Но очень часто дети по своему желанию идут в балетную школу, правда, они не всегда знают, насколько это тяжело. Тем не менее, спроси ребенка, который проучился успешно три, пять лет, — давай все бросим? Настоящий ответ будет: нет, я это не брошу. Настолько уже втягиваешься…
Но, как ни крути (fouetté), рано или поздно для каждой танцовщицы наступит ЭТО ВРЕМЯ. Время, когда придётся если не уйти, то значительно сократить свои выступления в классическом танце.
У. Лопаткина: Это непростая тема и для меня, и для многих моих коллег. Начиная с 10-летнего возраста, наша жизнь — балет. Все поставлено ему на службу. И когда срок действия инструмента, которым является твое тренированное тело, заканчивается, встает вопрос: как свои профессиональные качества применять дальше? Кем быть? Педагоги в таком количестве не требуются. Профессия хореографа — особый талант. И что в итоге? Психологическая смерть.
У. Лопаткина: Очень хочется спектаклей, связанных с современной пластикой балета. Она позволяет мощнее выразить переживания человека. Сейчас много синтетических зрелищ, включающих в себя различные искусства. А хотелось бы открыть для экспериментов и балет. Классический балетный спектакль — жесткие рамки красоты. Внутри них томится масса нереализованной энергии.
Если чего-то действительно очень хочется, то это и получишь? Ибо стучащему отверзают, и просящему дают. Оказалось, что Лопаткина сама может придумывать спектакли о переживаниях человека. Вот, например, танец на тему человеческих чувств под названием «Противоречие». Здесь Лопаткина сочинила именно содержание миниатюры, а не хореографию. А ведь спектаклей и миниатюр, чьей целью является содержание, в балете не так то уж и много.
То что Лопаткина в свом «Противоречии» с головой уходит в хореодраму, так это уход от балетного перфекционизма, а не измена классическому танцу. Глядишь, в лице Ульяны Лопаткиной мы получим русского Жан-Жоржа Новерра, но только в пачке и пуантах.
И всё ж таки есть у Лопаткиной и Григория Перельмана нечто общее — оба с виду эдакие тихони, но могут и идти наперекор общественным привычкам. И в своё время Ульяна пошла наперекор устаявшейся «монашеской» традиции для балерин не иметь детей. А она взяла да и родила дочь Машу. Вот до чего доводит людей чтение книг «О любви и браке» митрополита Антония Сурожского.
И в каком то смысле Маша вернула Лопаткиной то, чем Ульяне пришлось пожертвовать ради танца. Например, теперь Ульяна — больше не «царевна-несмеяна».
У. Лопаткина: В последнее время я стала за собой замечать, что стала более смешливой. С рождением Маши я больше стала похожа на себя в детстве. Насколько в школе я была серьезна, настолько была смешлива со своими подругами. Мы хохотали, бывало, до колик в животе. Точнее, они хохотали надо мной, мне удавалось их так рассмешить.
Сейчас, видимо, во многом мне помогла моя Маша. Я стала вместе с ней меняться. И решила, что только на ответственности нельзя строить творчество. Я почувствовала: надо найти другой путь к работе, чтобы не относиться к ней только как к чрезвычайно важному и ответственному делу. И теперь рассмешить меня на сцене можно.
06-02-2014
